Внутренний мир. Аргумент к сочинению. В.Т. Шаламов. «Детские картинки».
Рассказ В.Т. Шаламова «Детские картинки» повествует о трудных годах, которые провёл автор на Колыме, будучи подвергнут сталинским репрессиям. Показан один из многих, похожих друг на друга дней, наполненных работой, постоянным желанием добыть хоть что-то для пропитания. Герой и его друзья по несчастью роются в мусорной куче, надеясь найти хоть небольшой кусочек хлеба.
И вдруг герой находит старую тетрадь, изрисованную детскими рисунками. Кто их автор – неизвестно , но понятно, что это один из тех многочисленных детей, чьи детские годы проходят за колючей проволокой вместе с их родителями. Что видит ребёнок в этих ужасных условиях. Какие эмоции, чувства испытывает? Об этом свидетельствуют его рисунки. Основные цвета — жёлтый и чёрный: жёлтые дома и чёрная колючая проволока. Картинки мрачные, даже страшные. Вот «Иван Царевич в шапке-ушанке военного образца», а за плечом у него ружьё; вот деревья, чёрные, голые, никакой зелёной листвы на них нет, они словно натыканы в снег.
Что творится в душе этого ребёнка? Что он видит вокруг, кроме чёрного и чужого мира? Каким будет он, когда, став взрослым, самостоятельно пойдёт по жизни? Трудно сказать, ведь с детства он не познал доброты, любви, ласки, не увидел разноцветного прекрасного мира.
Рассказ автора звучит как осуждение системы, в которой стало возможным такое «воспитание» ребёнка, лишенного детства, возможности радоваться миру.
Источник
По тексту Варлама Шаламова «Детские картинки» (ЕГЭ по русскому)
Колымские рассказы Варлама Тихоновича Шаламова, известного русского поэта и прозаика, есть достоверное свидетельство страшной эпохи в истории нашего Отечества. Многочисленные потери, боль и страдание, нравственная мощь одних и убожество других — всё это очень ярко,точно с беспощадно суровым реализмом изображено в его произведениях. Так, в рассказе «Детские картинки» автор поднимает проблему влияния тоталитарного режима на сознание ребенка.
Писатель рассказывает о детской школьной тетради для рисования, которую он когда-то нашёл в куче мусора. В ней были нарисованы многочисленные заборы, обвитые колючей проволокой, конвойные с ружьями и винтовками. Безусловно, на эти рисунки наложила отпечаток среда, в которой жил малыш. С какой болью и состраданием Варлам Тихонович пишет: «ребёнок ничего не увидел, ничего не запомнил, кроме желтых домов, колючей проволоки, вышек, овчарок, конвоиров с автоматами и синего, синего неба».Также автор обращает наше внимание на то, какой ребенок видел природу в своем нелегком детстве.
Наши эксперты могут проверить Ваше сочинение по критериям ЕГЭ
ОТПРАВИТЬ НА ПРОВЕРКУ
Эксперты сайта Критика24.ру
Учителя ведущих школ и действующие эксперты Министерства просвещения Российской Федерации.
Даже на ней сказалось то губительное влияние авторитарного режима, и она тоже отражала атмосферу, воцарившуюся в государстве. Варлам Шаламов справедливо назвал тетрадь «грозной», так как такие «взрослые» рисунки не могли родиться без причины.
Позиция автора очевидна. Писатель подчеркивает следующее: тоталитарное государство губительно для самых незащищённых и самых безвинных его граждан — для детей. Шаламов хотел донести до читателя то, что при данной системе жизнь ребенка полностью зависит от власти, ведь именно она распорядилась так, что самые светлые годы жизни детей прошли не в доме с родными и близкими, а в сыром, темном, грязном бараке в атмосфере бесчеловечия.
По-моему, со словами Шаламова нельзя не согласиться. Политика деспотизма и несвободы крайне тяжело сказывается на подрастающем поколении, а именно на истории целой страны. Были сломаны и разрушены миллионы человеческих жизней. Но страшнее всего осознавать, что даже дети становились врагами государства и на их долю выпадали физические и нравственные страдания.
Проблема влияния тоталитарного режима на ребенка находит свое отражение и в других произведениях русской литературы.Так, Александр Исаевич Солженицын в 17 главе книги «Архипелаг Гулаг» повествует о жизни в лагере смерти, где вместе со старшими находились самые маленькие узники — дети. Автор пишет, что для них был отведен отдельный барак, держались они вместе. Некоторые вызывал острое сочувствие, но другие, так же, как и взрослые, потеряли свое человеческое обличие. Вот доказательства человека, прошедшего все круги ада Гулага и утверждающего, что и малолетние заключенные, несмотря ни на что, сумели сохранить человечность.
Таким образом, можно сделать вывод: тоталитарное государство уничтожает детство, превращая его в ад.
Источник
Анализ сборника Шаламова «Колымские рассказы»
Варлаам Шаламов – писатель, прошедший три срока в лагерях, переживший ад, потерявший семью, друзей, но не сломленный мытарствами: «Лагерь — отрицательная школа с первого до последнего дня для кого угодно. Человеку — ни начальнику, ни арестанту не надо его видеть. Но уж если ты его видел — надо сказать правду, как бы она ни была страшна. <…> Со своей стороны я давно решил, что всю оставшуюся жизнь я посвящу именно этой правде».
Основные темы в сборнике «Колымские рассказы»
Сборник «Колымские рассказы» — главное произведение писателя, которое он сочинял почти 20 лет. Эти рассказы оставляют крайне тяжелое впечатление ужаса от того, что так действительно выживали люди. Главные темы произведений: лагерный быт, ломка характера заключенных. Все они обреченно ждали неминуемой смерти, не питая надежд, не вступая в борьбу. Голод и его судорожное насыщение, измождение, мучительное умирание, медленное и почти столь же мучительное выздоровление, нравственное унижение и нравственная деградация — вот что находится постоянно в центре внимания писателя. Все герои несчастны, их судьбы безжалостно сломаны. Язык произведения прост, незатейлив, не украшен средствами выразительности, что создает ощущение правдивого рассказа обычного человека, одного из многих, кто переживал все это.
Анализ рассказов «Ночью» и «Сгущенное молоко»: проблемы в «Колымских рассказах»
Рассказ «Ночью» повествует нам о случае, который не сразу укладывается в голове: два заключенных, Багрецов и Глебов, раскапывают могилу, чтобы снять с трупа белье и продать. Морально-этические принципы стерлись, уступили место принципам выживания: герои продадут белье, купят немного хлеба или даже табака. Темы жизни на грани смерти, обреченности красной нитью проходят через произведение. Заключенные не дорожат жизнью, но зачем-то выживают, равнодушные ко всему. Проблема надломленности открывается перед читателем, сразу понятно, что после таких потрясений человек никогда не станет прежним.
Проблеме предательства и подлости посвящен рассказ «Сгущенное молоко». Инженеру-геологу Шестакову «повезло»: в лагере он избежал обязательных работ, попал в «контору», где получает неплохое питание и одежду. Заключенные завидовали не свободным, а таким как Шестаков, потому что лагерь сужал интересы до бытовых: «Только что-либо внешнее могло вывести нас из безразличия, отвести от медленно приближающейся смерти. Внешняя, а не внутренняя сила. Внутри все было выжжено, опустошено, нам было все равно, и дальше завтрашнего дня мы не строили планов». Шестаков решил собрать группу для побега и сдать начальству, получив какие-то привилегии. Этот план разгадал безымянный главный герой, знакомый инженеру. Герой требует за свое участие две банки молочных консервов, это для него предел мечтаний. И Шестаков приносит лакомство с «чудовищно синей наклейкой», это месть героя: он съел обе банки под взорами других заключенных, которые не ждали угощения, просто наблюдали за более удачливым человеком, а потом отказался следовать за Шестаковым. Последний все же уговорил других и хладнокровно сдал их. Зачем? Откуда это желание выслужиться и подставить тех, кому еще хуже? На этот вопрос В.Шаламов отвечает однозначно: лагерь растлевает и убивает все человеческое в душе.
Анализ рассказа «Последний бой майора Пугачева»
Если большинство героев «Колымских рассказов» равнодушно живут неизвестно для чего, то в рассказе «Последний бой майора Пугачева» ситуация иная. После окончания Великой Отечественной войны в лагеря хлынули бывшие военные, вина которых лишь в том, что они оказались в плену. Люди, которые боролись против фашистов, не могут просто равнодушно доживать, они готовы бороться за свою честь и достоинство. Двенадцать новоприбывших заключенных во главе с майором Пугачевым организовали заговор с целью побега, который готовится всю зиму. И вот, когда наступила весна, заговорщики врываются в помещение отряда охраны и, застрелив дежурного, завладевают оружием. Держа под прицелом внезапно разбуженных бойцов, они переодеваются в военную форму и запасаются провиантом. Выйдя за пределы лагеря, они останавливают на трассе грузовик, высаживают шофёра и продолжают путь уже на машине, пока не кончается бензин. После этого они уходят в тайгу. Несмотря на силу воли и решительность героев, лагерная машина их настигает и расстреливает. Один лишь Пугачев смог уйти. Но он понимает, что скоро и его найдут. Покорно ли он ждет наказания? Нет, он и в этой ситуации проявляет силу духа, сам прерывает свой трудный жизненный путь: «Майор Пугачев припомнил их всех – одного за другим – и улыбнулся каждому. Затем вложил в рот дуло пистолета и последний раз в жизни выстрелил». Тема сильного человека в удушающих обстоятельствах лагеря раскрывается трагически: его или перемалывает система, или он борется и гибнет.
«Колымские рассказы» не пытаются разжалобить читателя, но сколько в них страданий, боли и тоски! Этот сборник нужно прочесть каждому, чтобы ценить свою жизнь. Ведь, несмотря на все обычные проблемы, у современного человека есть относительная свобода и выбор, он может проявлять другие чувства и эмоции, кроме голода, апатии и желания умереть. «Колымские рассказы» не только пугают, но и заставляют взглянуть на жизнь по-другому. Например, перестать жаловаться на судьбу и жалеть себя, ведь нам повезло несказанно больше, чем нашим предкам, отважным, но перемолотым в жерновах системы.
Источник
Шаламов детский сад анализ
Сергей Бондаренко. "Детские картинки" Варлама Шаламова
26th-Oct-2019 10:42 am
Статья опубликована на сайте Уроки Истории 19 января 2018 года.
«Детские картинки» Варлама Шаламова
В ряду других рассказов «Детские картинки» выделяются и особенностью своей композиции — это история с элементами того, что Дмитрий Нич называет шаламовской «медитацией» — своеобразным сюжетным отступлением, передышкой в генеральном колымском повествовании. В «Детских картинках» никого не убивают, никто не умирает (по крайней мере ничья смерть, как процесс, не завершается внутри рассказа), нет речи о пытках или о столкновениях со страшным миром блатных.
Герой-автор истории описывает легкий, «хороший» лагерный день: простая «блатная» работа — пилка дров на циркулярной пиле, «удача» — мусорная куча, в которой можно разыскать нечто необходимое для существования в лагерном мире. И, наконец, сама находка — детская тетрадь с рисунками. Рисунки ненадолго возвращают героя в его собственное прошлое, которое сопоставляется с его настоящим, пропущенным однако через зрительную и художественную перспективу детского взгляда. Наконец, тетрадь отправляется обратно в мусор — в местном мире она абсолютно бесполезна.
Детский стиль
В шаламовской декларации новой прозы — она есть «сам бой», а не «его описание». Так и рассказ, названный «Детские картинки», как будто бы повествующий о найденной на помойке тетрадке, прежде всего и является серией «детских картинок». Шаламов всегда пишет экономно, ясно, редуцированно — избегает длиннот и темных мест. В «Детских картинках» этот стиль переосмысляется с новой стороны — все эти приемы внешнего «опрощения» в поэтике играют роль своеобразного детского взгляда на действительность. Мир прост и ясен. Мы пилим дрова, мы голодны, мы устали, мы ищем в мусорной куче, чего бы выменять на хлеб или табак. Мир, вокруг нас, поддерживает в нас то же ощущение простоты — лагерная охрана нетвердо знает таблицу умножения, ей проще водить заключенных пятерками — иначе запутаемся.
Тщательно подобранные метафоры в первой части рассказа (до обнаружения тетрадки) поддерживают то же впечатление детского, «инфантильного» мира, где даже «природа в сговоре с теми, кто привез нас сюда» и потому замерзшая лиственница колется так легко.
Основные цвета
Если главный способ описания этого мира — редуцировать его, съежиться до состояния маленького ребенка, то что бы нарисовать его, нужны особые цвета. В очень небольшом по объему рассказе, различные цвета упоминаются 18 раз. Если читать рассказ в рукописи — видно, что колун стал «синеватым», а его ручка «желтой» после первой правки (эти слова вставлены) — еще раз подчеркивая сознательность работы с цветом в тексте.
Синий (а также «синий-синий» и «синеватый») встречается в «…картинках» 7 раз, желтый — 3 раза, красный (алый) — 1 раз. В теории колористики, это — основные цвета, из смешения которых получаются все остальные. Рисунки в тетрадке, повторяет Шаламов, чисты и ясны — в них нет полутонов. Но они же и адекватны окружающей героя реальности — здесь всё просто, каждой краске — своё место. Это не вычурный мир Матисса («и Гогэна», добавляет Шаламов в рукописи — однако из машинописи это второе сравнение выкидывает). В отрицании с некоторым намеком на утверждение, он говорит, что импрессионисты ориентировались на свое чувства цвета, а ребенок рисовал просто, просто то, что видел, ничего не скрывая и не субъективируя.
Синий — главный «холодный» цвет палитры, связан с бескрайним небом, неограниченным пустым пространством, величиной огромного мира, на фоне которого человек кажется маленьким и потерянным. Желтый — «теплый» цвет в той же цветовой теории отвечает за замкнутые пространства, ощущение стиснутости и ограничения. Это цвет лагерных построек, цвет заборов. Только колун, которым заключенный бьет по дереву, объединяет два эти цвета вместе — «синеватый» наконечник на «желтой» ручке.
Бог из мусорной кучи
Детский мир в картинках из тетрадки предвосхищает появление последнего недостающего элемента в этой истории — легенды, сказки о Боге, который был молодым, когда создал этот северный мир. Поэтому мир так прост, объясняет рассказчик — в нем так мало растений и так мало цветов. «Детский мир надоел богу, и он закидал снегом таежное свое творенье и ушел на юг навсегда». Вот как появился этот мир из детской сказки. Бог здесь больше не живет. Это разлюбленное, богом забытое место.
Единственное занятие, оставшееся здесь для свободного времени — копаться в мусорной куче, стремясь найти что-то необычное ради собственного выживания. Вот куча мусора действительно устроена сложно, у нее есть своя семантика, это своеобразная деконструкция мира местной культуры. Палимпсест. Замерзшие куски котлет, промороженный хлеб, носки. В шахматные носки будет одет (обут?) герой следующего колымского рассказа — предатель Шестаков.
При разборе кучи кому-то везет больше, кому-то — меньше. Если самое ценное — носки, достаются другому (их можно зашить и выменять на провизию), то герою достается нечто бесполезное — детская тетрадь. Сюжеты ее рисунков отправляют его в мир собственного детства, в тот самый мир «смещенных масштабов», где серый волк на рисунке больше елей, мир, кочующий в колымском цикле из рассказа в рассказ. Но нужно ли здесь герою его собственное детство? Уместно ли здесь вспоминать о нем? Разумеется, нет — считает рассказчик, оно никогда не вернется, и ни следа его нет в рисунках в грозной детской тетради. Эта тетрадь с рисунками — небольшое произведение искусства, никому не нужное в этом простом и жестоком, редуцированном до полной простоты и ясности мире. Его не пустишь даже на самокрутки. Сам Шаламов, к слову, писал рассказы карандашом в школьных тетрадях, рукопись «Детских картинок» — в небольшом наборе картинок ниже.
Источник
Шаламов детский сад анализ
Январь 16th, 2016 
risusan7
*В этой рубрике публикуются короткие произведения для аргументации в сочинении на ЕГЭ (задание 25) или в итоговом сочинении. Почитав рассказ Варлама Тихоновича Шаламова из цикла «Колымские рассказы», вы сможете привести хороший литературный пример по проблеме детского восприятия мира. Возможно, ознакомление с «Детскими картинками» мотивирует вас чтение других произведений этого автора со сложной судьбой. 
Нас выгоняли на работу без всяких списков, отсчитывали в воротах пятерки. Строили всегда по пятеркам, ибо таблицей умножения умели бегло пользоваться далеко не все конвоиры. Любое арифметическое действие, если его производить на морозе и притом на живом материале, – штука серьезная. Чаша арестантского терпения может переполниться внезапно, и начальство считалось с этим.
Нынче у нас была легкая работа, блатная работа – пилка дров на циркулярной пиле. Пила вращалась в станке, легонько постукивая. Мы заваливали огромное бревно на станок и медленно подвигали к пиле.
Пила взвизгивала и яростно рычала – ей, как и нам, не нравилась работа на Севере, но мы двигали бревно все вперед и вперед, и вот бревно распадалось на две части, неожиданно легкие отрезки.
Третий наш товарищ колол дрова тяжелым синеватым колуном на длинной желтой ручке. Толстые чурки он окалывал с краев, те, что потоньше, разрубал с первого удара. Удары были слабы – товарищ наш был так же голоден, как и мы, но промороженная лиственница колется легко. Природа на Севере не безразлична, не равнодушна – она в сговоре с теми, кто послал нас сюда.
Мы кончили работу, сложили дрова и стали ждать конвоя. Конвоир-то у нас был, он грелся в учреждении, для которого мы пилили дрова, но домой полагалось возвращаться в полном параде – всей партией, разбившейся в городе на малые группы.
Кончив работу, греться мы не пошли. Давно уже мы заметили большую мусорную кучу близ забора – дело, которым нельзя пренебрегать. Оба моих товарища ловко и привычно обследовали кучу, снимая заледеневшие наслоения одно за другим. Куски промороженного хлеба, смерзшийся комок котлет и рваные мужские носки были их добычей. Самым ценным были, конечно, носки, и я жалел, что не мне досталась эта находка. Носки, шарфы, перчатки, рубашки, брюки вольные – «штатские» – большая ценность среди людей, десятилетиями надевающих лишь казенные вещи. Носки можно починить, залатать – вот и табак, вот и хлеб.
Удача товарищей не давала мне покоя. Я тоже отламывал ногами и руками разноцветные куски мусорной кучи. Отодвинув какую-то тряпку, похожую на человеческие кишки, я увидел – впервые за много лет – серую ученическую тетрадку.
Это была обыкновенная школьная тетрадка, детская тетрадка для рисования. Все ее страницы были разрисованы красками, тщательно и трудолюбиво. Я перевертывал хрупкую на морозе бумагу, заиндевелые яркие и холодные наивные листы. И я рисовал когда-то – давно это было, – примостясь у семилинейной керосиновой лампы на обеденном столе. От прикосновения волшебных кисточек оживал мертвый богатырь сказки, как бы спрыснутый живой водой. Акварельные краски, похожие на женские пуговицы, лежали в белой жестяной коробке. Иван Царевич на сером волке скакал по еловому лесу. Елки были меньше серого волка. Иван Царевич сидел верхом на волке так, как эвенки ездят на оленях, почти касаясь пятками мха. Дым пружиной поднимался к небу, и птички, как отчеркнутые галочки, виднелись в синем звездном небе.
И чем сильнее я вспоминал свое детство, тем яснее понимал, что детство мое не повторится, что я не встречу и тени его в чужой ребяческой тетради.
Это была грозная тетрадь.
Северный город был деревянным, заборы и стены домов красились светлой охрой, и кисточка юного художника честно повторила этот желтый цвет везде, где мальчик хотел говорить об уличных зданиях, об изделии рук человеческих.
В тетрадке было много, очень много заборов. Люди и дома почти на каждом рисунке были огорожены желтыми ровными заборами, обвитыми черными линиями колючей проволоки. Железные нити казенного образца покрывали все заборы в детской тетрадке.
Около забора стояли люди. Люди тетрадки не были ни крестьянами, ни рабочими, ни охотниками – это были солдаты, это были конвойные и часовые с винтовками. Дождевые будки-грибы, около которых юный художник разместил конвойных и часовых, стояли у подножья огромных караульных вышек. И на вышках ходили солдаты, блестели винтовочные стволы.
Тетрадка была невелика, но мальчик успел нарисовать в ней все времена года своего родного города.
Яркая земля, однотонно-зеленая, как на картинах раннего Матисса, и синее-синее небо, свежее, чистое и ясное. Закаты и восходы были добротно алыми, и это не было детским неуменьем найти полутона, цветовые переходы, раскрыть секреты светотени.
Сочетания красок в школьной тетради были правдивым изображением неба Дальнего Севера, краски которого необычайно чисты и ясны и не имеют полутонов.
Я вспомнил старую северную легенду о боге, который был еще ребенком, когда создавал тайгу. Красок было немного, краски были по-ребячески чисты, рисунки просты и ясны, сюжеты их немудреные.
После, когда бог вырос, стал взрослым, он научился вырезать причудливые узоры листвы, выдумал множество разноцветных птиц. Детский мир надоел богу, и он закидал снегом таежное свое творенье и ушел на юг навсегда. Так говорила легенда.
И в зимних рисунках ребенок не отошел от истины. Зелень исчезла. Деревья были черными и голыми. Это были даурские лиственницы, а не сосны и елки моего детства.
Шла северная охота; зубастая немецкая овчарка натягивала поводок, который держал в руке Иван Царевич. Иван Царевич был в шапке-ушанке военного образца, в белом овчинном полушубке, в валенках и в глубоких рукавицах, крагах, как их называют на Дальнем Севере. За плечами Ивана Царевича висел автомат. Голые треугольные деревья были натыканы в снег.
Ребенок ничего не увидел, ничего не запомнил, кроме желтых домов, колючей проволоки, вышек, овчарок, конвоиров с автоматами и синего, синего неба.
Товарищ мой заглянул в тетрадку и пощупал листы.
– Газету бы лучше искал на курево. – Он вырвал тетрадку из моих рук, скомкал и бросил в мусорную кучу. Тетрадка стала покрываться инеем.
Источник